Сладостный сон на ресницы навеяли скоро мне боги.

              Спутникам прочим тогда Эврилох посоветовал злое:

340.    „Слушайте  слово мое,  испытавшие множество бедствий!

            Всякая смерть ужасна для жалких людей земнородных,

           Все же с муками смерти голодной ничто не сравнится.

           Ну же,  сгоните теперь наилучших коров Гелиоса:

           Жертвы свершим вечно-сущим,  владеющим небом  широким.

345.    Если ж вернемся домой на Итаку, в отцовскую землю,

           Гипериону мы там Гелиосу воздвигнем богатый

           Храм и поставим мы в нем драгоценностей много прекрасных,

              Если же он,  за коров криворогих гневаясь, наше

           Судно захочет сгубить,  нам помогут  боги  другие.

350.    Лучше сразу погибнуть,  в волнах захлебнуться соленых,

           Чем умирать постепенно на острове уединенном!"

                Высказал так Эврилох, остальные его поддержали.

            Тотчас коров Гелиоса пригнали они наилучших:

            Стадо прекрасных коров криворогих,  с широкими лбами

355.    Близко совсем паслось от нашего темного судна.

            Их окружили  они  и  к богам  обратились с  молитвой,

            Мягкие листья срывая с покрытого  листьями дуба,

           Ибо белых зерен ячменных они не имели.

           После молитвы коров закололи  и  кожу содрали,

360.    Срезали  бедра у них и белым жиром покрыли

           Вдвое, и мяса сырого куска положили над жиром.

              Не было вовсе у  них вина к возлиянию жертвы:

           Внутренность жаря, водой совершали они возлиянье.

           Спутники внутренность  съели,  как только бедра сгорели.

365.    Прочее мясо  рассекли,  куски вертелами пронзили.

              Сладостный  сон в это время с ресниц моих удалился,

           К быстрому судну пошел я поспешно и к берегу моря.

           Близко уже подойдя к кораблю обоюдокривому,

           Запах приятный дыма тогда почувствовал скоро;

370.     В горести тут завопил  и  к бессмертным богам стал взывать я :

           „Зевс, наш отец, и другие блаженные вечные боги!

           Сном  глубоким меня в неизмерное бедствие ввергли:

           Спутники страшный грех совершили, одни здесь оставшись!"

                    С вестью о смерти коров к Гелиосу в то время  примчалась

375.    Быстрая вестница бога Лампетия в длинной одежде.

               Он, разгневанный в сердце, сейчас же бессмертным  промолвил:

               „Зевс, наш отец, и другие блаженные вечные боги!

           Вы отомстите гребцам Одиссея, сына Лаэрта:

           Столь преступно они убили коров, на которых

380.    С радостью я любовался, идя на звездное небо

           И возвращаясь обратно с широкого неба на землю.

           Если как следует вы отомстить за коров не хотите,

           В область Аида сойду я  и буду светить лишь для мертвых."

                   Зевс, облаков собиратель, ответил, ему возражая:

385.   „Гелиос, право, ты должен светить бессмертным и смертным

            Людям, живущим везде по широкой земле плодородной;

           Быстрое судно его рассеку я на мелкие части,

           Молнией светлой метнув в середине пурпурного моря."

                  Слышал о том я от нифмы Калипсо прекрасноволосой,

390.    Знавшей, как мне говорила, от вестника Зевса Гермеса.

               К судну когда я пришел незамедлив и к берегу моря,

           Выбранил всех, подходя к одному и другому, но средства

           Мы  не нашли никакого : коровы убиты уж были.

                Скоро коровами знак такой показали нам боги:

395.    Шкуры,  с них снятые, вдруг поползли, а на вертелах мясо

           Вдруг замычало, как будто послышался голос коровий.

           Шесть угощались дней после этого спутники здесь же,

           Лучших коров Гелиоса себе забирая на пищу.

                 Но  лишь седьмой в обращенье приведен был Зевсом  Кронидом,

400.    Ветер тогда прекратился,  свирепая буря утихла.

                Мы,  на судно взойдя, по широкому морю пустились:

            Мачту подняв, паруса распустили белые сверху.

           Остров покинули мы, и, когда никакая другая

            Больше земля не виднелась, одно лишь море да небо,

405.     Темную тучу тогда над судном нашим глубоким

            Поднял Кронион;  и вот потемнело широкое море.

            Судно  недолгое время бежало, пока не поднялся

            Ветер шумный Зефир, разъярившийся  вихрем  великим ;

             Обе веревки от мачты оторваны были порывом

410.     Ветра, и с грохотом мачта назад повалилась, а снасти

            Тоже попадали сзади вовнутрь, у кормы корабельной.

            Кормчему по голове угодило, череп разбит был

           Весь на его голове;  водолазу подобно нырнул он

           В море с кормы,  а душа, не замедлив,  покинула кости.

415.      Зевс загремел и на судно сейчас же молнию бросил :

            Судно все потряслось под ударами молнии Зевса,

           Сытое плаваньем,  с судна ж упали спутники  в воду

           И понеслись  на волнах  далеко  по пурпурному морю,

            Словно вороны,  возврата в отчизну лишенные богом.

420.        Я по судну ходил, чтоб ударом волны не сорвало

           Киль от бортов, чтобы дно обнаженным не гнало по морю.

            Мачту отбросило к килю, канат на нее повалился,

           Сделанный крепко  из кожи воловьей, — поэтому вместе

            Оба связались они, как и киль корабля, так в мачта.

425.       Сидя на них, я понесся на гибель, гонимый ветрами.

           Вихрем ярившийся ветер Зефир, наконец, прекратился;

             Вскорости  Нот появился,  душе угрожая бедою,

          Ибо к Харибде, погибель несущей, подплыть приходилось.

          Целую ночь я проплыл, и с восходом лишь солнца пригнало

430.   К Сцилле,  ужасной скале,  и  {на}против  лежащей Харибде:

           Снова она поглощала соленую влагу морскую.

          Я же, к смоковнице дикой высокой подпрыгнув, повис там,

          Так уцепившись на ней, как летучая мышь, не имея

          Твердой опоры для ног никакой:  ни ходить,  ни держаться ;

435.   Корни ее глубоко,  в высоту были ветви далеко,

          Длинные ветви, большие,  бросавшие тень на Харибду.

          Так неустанно держался, пока, наконец, изрыгнула

          Снова Харибда  мачту и киль,  как  ни  жаждал я страстно,

          Чтобы скорей.   Так судья,  разобрав  на  площади  много

440.    Споров  людей  молодых,  лишь поздно уходит обедать, - 

          Столько же времени  вышло,  пока показалися  бревна.

          Быстро я бросился  сверху ногами  на них и руками,  

          С шумом на длинные бревна упал,  на их середину ;

          Сидя на них, стал грести  я руками  своими  по влаге.

445.   Сцилле больше отец людей и богов не позволил

          Видеть меня:  невозможно мне было бы  смерти   избегнуть.

               Девять отсюда я дней носился,  на день лишь  десятый

             Боги пригнали меня на Огигию остров,  к жилищу

          Грозной, пышно-кудрявой Калипсо,  владеющей  речью. [20]

450.    Нимфа меня полюбила, заботилась. Впрочем, об этом

           Незачем мне говорить, потому что вчера рассказал я

           Умной жене твоей и тебе;  совсем не люблю я

           Снова о том говорить, о чем  уж  рассказывал раньше".

[1]   {   к   ст.  20-21

             У Гомера  в  оригинале  :

                    ‘О вы, жалкие  живущие, которые сошли в жилище Аида

                     Дважды вам умирать,  а другие лишь раз умирают люди. ’

  -   не о каких ‘железных людях’,  как в переводе Жуковского,  речи не идет. 

Вообще, на наш взгляд, следует обратить  внимание  на   соотношение   терминов  и  эпитетов   ‘железный’ и  ’медный’  у Гомера  в 'Одиссее' (как, впрочем, и в 'Илиаде').

    Это интересное  наблюдение  позволяет, вероятно,  выявить   некоторую  неоднозначность  эпохи, называемой ‘гомеровским  временем’.      }

[2]            к  ст.  39.

    Сирены  - полуженщины,  полуптицы,   жившие  между  Сицилией  и  о. Эи  (Цирцеи). 

В   39-55   стихах   этой   песни   -   предостережение, 

в  153-200  этой же песни - встреча Одиссея с ними. 

 В дальнейшем о них   лишь  упоминает  Одиссей,  перечисляя Пенелопе свои приключения (ХХШ-326).

 Гомер  признает   двух сирен,  т.к.  в   52  и  167  стихах  говорит  о  них   в   двойственном  числе ; 

однако в остальных  пяти случаях  о них    говорится  у Гомера  во  множественном числе.

[3]      {  к  ст.  53 

                  в издании 1948 г. :

‘... будешь просить, чтобы они развязали…’   

-          что несколько нарушает ритмику стиха, на наш взгляд . }

[4]            к   ст.  60  и сл.

       Амфитрита  —  жена  Посейдона,  одна из многих  Нереид,  дочерей  морского старца  Нерея ;   персонифицированное море.

       Блуждающие  скалы   (Плянктай {- ‘Πλαγκταί’  -  ‘Блуждающие’}),   как предполагают - близко от Мессинского  пролива  между  Сицилией  и  Италией .

[5]            к    ст.  70   и   сл.

     Аргонавты проехали   в Колхиду   через  Геллеспонт  и т. д.;  

  перед входом в  Черное море  миновали  так называемые  ‘Симплегады’ {Συμπληγάς},   т. е.  ‘вместе бьющиеся скалы’,  ‘ударяющиеся  одна об другую’,  напоминающие   Плянкты  {см. предыдущий комментарий} .   

   Но здесь  {в данном месте 12 песни}  говорится  об  обратном пути  (от Аэта колхидского)  аргонавтов  во главе  с Ясоном,  ехавших {т.е. плывших},   как изобразил  впоследствии  ( в  III в. до н. э.)   Аполлоний Родосский  в  своей  поэме, {‘кружным’ путем  из  Колхиды}  через {реки} Дунай, По, Рону, {затем в} Средиземное море (Тирренское  и  Ионическое),  таким  образом,   и  через  Мессинский пролив  (между Сциллой и Харибдой).

[6]           к   ст. 78.

            «…Смертный,  хотя б   с двадцатью   был руками  и   двадцать…»

-  у Жуковского этот  гекзаметр (шестистопник) получился, по недосмотру, пятистопным,  как и   331-ый  стих  этой песни.

[7]            к    ст.    93     и     сл.

               «Вдвинувшись   задом  в пещеру и выдвинув грудь из  пещеры,

                     Всеми глядит головами из лога ужасная Сцилла,

                 Лапами шаря кругом на скале,  обливаемой морем,

                 Ловит дельфинов она,  тюленей  и  могучих подводных

                 Чуд,  без числа  населяющих хладную зыбь  Амфитриты».     

   Этот красочный  русский текст Жуковского является не столько переводом,  сколько собственным  поэтическим  распространением,  развертыванием  Гомера. 

«Жуковский  более  независимо передает   текст,   пересоздает  некоторые    места    силою  воображения  ...   прибавка   слова   лишнего   сравнительно  с  точным  текстом  оригинала,   не изменяя общего смысла (?),  придает яркость образу или мысли  древнего поэта  и  становится  их поэтическим  истолкователем».   Так объясняет проф. С.П. Шестаков   еще в 1902 г. (см. его «Жуковский как переводчик Гомера",  Казань). 

       Академик И.И.Толстой   говорит  о переводе Жуковского,  «свободно вносившего в переводимый  им оригинал  богатые    краски    своей   собственной  поэтической палитры»  (из рукописного  отзыва   «о русском  стихотворном переводе  П.А.Шуйского  Илиады  и  Одиссеи  Гомера»). 

     В приведенных  5-ти стихах   прибавочными словами из собственной  поэтической  палитры  Жуковского   или  же   свободными  изменениями   являются :

«задом»,

«грудь»,

«лапами  шаря»,

«обливаемых морем», 

«тюленей»  (с ударением  в конце) , 

«могучих  подводных»,

«населяющих   хладную   зыбь».

       Что же остается от подлинного  Гомера ?

[8]      {    к   ст.   104

                  Харибда (Χάρυβδις)  -   ‘пучина’, ‘водоворот’.     }

[9]          к  ст.    127.

     Тринакрия  -  баснословный  остров,   где  паслись   стада Гелиоса.

Однако   почти так  (Тринакрия)  назывался  в  древности  о.Сицилия ;

 поэтому  возможно,  что Гомер   имеет в виду  какую-либо   часть  Сицилии.

[10]        {   к    ст.    129   и сл.

                Следует обратить  внимание  на общее количество  быков   и  овец,  поразительным образом  приближающегося  к  количеству  дней и ночей в  лунном  календарном  году;

   Таким образом,  едва ли с оттенком неуверенности,  мы можем обнаружить здесь  познания  древних о  годичном  цикле.   }

[11]        {   к    ст.    137 .

                          В  издании   1948 г.   :

              ‘…Если  их не тронешь… ‘   -    что несколько неверно, с точки зрения слоговой ритмики стиха, по нашему мнению.  }

[12]            к      ст.     139   и   сл.

      Эти   два стиха  уже  были  в  XI, 112-114    (см.  примеч. 5    к   XI-ой  песне).

[13]            {      к   ст.   154

       На наш взгляд,  в  большем соответствии  с гомеровской  ритмикой  было бы :

                ‘…Нужно ль друзья, чтобы знал  я  один лишь о тех  прорицаньях …‘          }

[14]        к  ст.   169.

                          « ...  демон   угладил  пучины  зыбучее  лоно… » 

-  несомненное  украшение  Жуковского,    заменяющее   простое    гомеровское 

                    «демон успокоил  волненье».

[15]         к    ст.    173   и   сл.

                   «…Я же немедля медвяного  воску  укруг  изрубивши

                  В мелкие части  мечом, раздавил  на  могучей ладони

                  Воск;  и мгновенно он сделался мягким;  его благосклонно

                  Гелиос,  бог жизнедатель,  лучом разогрел  теплоносным …»

      В действительности  же  у   Гомера    сказано  (построчно) :

                  « …а  я,  воска  большой  кусок  острой  медью

                   Тотчас разрубив,  руками могучими стал   сдавливать.

                   Быстро же размягчался воск, потому что  давила  великая  сила.

                   И  Гелиоса  луч  Гиперионида  владыки …».

 Таким образом, Жуковский добавил   от   себя :

«медвяного», 

«в мелкие части»,

«благосклонно»,   

«бог-жизнедатель»,  

 «теплоносным» 

-  за  счет  пропусков  или замен;     кроме того,     2  раза    несовершенный  вид   передал    совершенным. 

  Каждое  из этих изменений  в отдельности   не имеет   большого   значения,   но  большое количество  их   влияет   на качество перевода.

[16]        к ст.    246  и  др.

      Жуковский не может удержаться  от  многочисленных  добавок,  в большинстве случаев «украшающих»   Гомера,  усиливающих,   добавок  эмоционального характера,  а также таких,   которые являются следствием его монархических и богословских   взглядов.   

    Гомер говорит   «похитила»,    Жуковский  —  « разом    схватя  их,  похитила»  (246);  

у  Гомера —  « рыбам приманку»,    у  Жуковского   « коварную  рыбам  приманку» (252); 

вместо  «трепещущих»    -  «жалко трепещущих» (254); 

вместо «Сциллой » —  « жадною Скиллой»  (255), 

вместо «бога»  — «светоносного  бога»   (261), 

вместо «там»  —   « там на зеленых  равнинах» (262),  

вместо «услышал мычанье коров и блеянье  баранов»  -   «явственно  мог я  тяжкое слушать мычанье быков ... с шумным блеяньем баранов» (264 и  сл.).

    Ради  «украшающих»  и  других добавок   Жуковский  пропускает  иногда  нечто  существенное,   характерное для  Гомера,   например,   вместо :

« на острове,  окруженном  со всех сторон  водой,  приготовили бы хороший ужин» (283), 

 {у Жуковского  же :} «...могли  б  приготовить  ужин  мы  вкусный  на острове,  сладко на нем отдохнувши».

    «Сладко  на нем отдохнувши »  -   добавка  Жуковского  за счет  эпитета  острова.

[17]            к   ст.  296   и   сл.

           «…Голос  возвысив,  безумцу  я  бросил  крылатое  слово:

               «Здесь я один,  оттого  и  ответ, Эврилох,  твой так  дерзок.

                   Слушайте ж :    мне поклянитесь великою  клятвой,  что если

                Встретите стадо быков криворогих иль стадо  баранов

                  Там  на  зеленых лугах,   святотатной  рукой   не  коснетесь ».

   В этих немногих стихах Жуковский  допустил  много  поэтических  вольностей:

      «Голос возвысив, … бросил ...»  -     любимое  его выражение, 

заменяющее  простое  гомеровское   « ему   говоря (к нему  обратившись),  сказал...»;     

      Следующая  строчка  текста   Жуковского  представляет  из  себя  не перевод,  а  переработку  слов  Гомера:  

 «Эврилох,  действительно, очень уж  меня понуждаете,  одного сущего»;

      «Слушайте  ж»  —  добавка   Жуковского, соответствующая  частым  добавкам  Фосса  «смотри»;  

   «На  зеленых лугах»   и   «святотатной рукой»    -     2  больших добавки  в  одной  строчке,    а   «не коснетесь»  заменяет  «не убивайте».

[18]           к       ст.   312   и   сл.

                 « Треть  совершилася ночи  и темного  неба  на  онпол    {/устаревшее ‘онпол’ – ‘противоположный берег’/ }

                    Звезды   склонилися ...»                 {Жуковский}

Вместо  {того, что есть у Гомера } :  « третья  часть ночи  прошла (была),   и  звезды погасли».

[19]            к ст.  337.

    Добавку  Жуковского  «теплой» (молитвой),     если  учесть некоторые другие добавки,    отмеченные  и  неотмеченные  

(«благосклонно» - 175 стих,    

«бог-жизнедатель» - 176,   

«светоносного»  бога -  261,   

«святотатной  рукой» - 300, 321  и 373) ,

-  нельзя  не признать   связанной  с его  богословским  уклоном.

[20]         к  ст.  448   и  сл.

                   «Ночью   на    остров    Огигию    выброшен был,  где  Калипсо

                     Царствует   светлокудрявая,  сладкоречивая дева».        {Жуковский}

   В конце этой песни Жуковский не удержался от проявления «монархического»  уклона.     

Проф. С.П. Шестаков в 1939 г.   (в рецензии «Русские переводы» П.Шуйского)  писал : 

« у  Жуковского  даже  Калипсо,   на  ее  уединенном  острове ... названа  царицей, 

где   у  Гомера   «найэй»  (живет)  {Καλυψώ  ναίει -  XII,448} ,   а  не  анассэй  (владычествует, царствует) ».

    Здесь речь идет именно о 448-стихе ХII песни. 

В   455-ом  стихе (предпоследнем)   Жуковский   назвал  от  себя   царицей   Арету.