…онечно же – один из женихов.

    Стремительный переход  действия в этих стихах - от Одиссея  к женихам   (подобный прием встречается у Гомера), -  достаточно  быстр,  неожиданен  и без пояснений: ‘кто на ком стоял’.  Резкость  перехода, на наш взгляд, обостряется   вынесением  на первое место в строке  местоимения  ‘их’, обезличенного отсутствием предварительного комментария и подкрепленного еще  местоимением  ‘всех’.   Так  у Гомера.   Шуйский   перевел  в полном соответствии  с оригиналом. При этом, как видим, несколько нарушается плавность и преемственность течения действия.  У Жуковского  с Вересаевым  такая оригинальная  резкость  сглаживается  небольшим пояснением о женихах:

        Жуковский :  «Тут Агелай, к женихам обратясь, им крылатое слово

                                  Бросил … »

        Вересаев :   «Заговорил Агелай, ко всем женихам обращаясь … »

        Шуйский :   «Им  Агелай  предложил,  со словами  ко всем обратившись … »

        Гомер    :      «τοῖς δ᾽ Ἀγέλεως μετέειπεν, ἔπος πάντεσσι πιφαύσκων … »    }

 

[10]             к  ст.  141  и  др.  :

                                « … Одиссей, помогаемый  сыном».

Жуковский изредка допускает такие обороты, как и

«но от губительной Керы избегнул» (380)  -  ради получения добавочного слога  в  погоне за семнадцатисложным гексаметром; 

как и неправильные ударения («Собрали их на дворе» - 459):

как и слова не соответствующего стиля («забрыкавши»-191; «издыхали»-118; «ошалев»-299).

 

[11]            к  ст.  149 :

                 « … гибель ему неизбежной явилась».

      По Жуковскому Одиссей сознавал свою обреченность, безнадежность борьбы с женихами;

по Гомеру же он понял трудность этой борьбы, что лишь сильнее толкало его на борьбу.

 

[12]            к  ст.  162  и сл.  :

               « … Евмей богоравный

                      На ухо так прошептал Одиссею, стоявшему близко:

                     "О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,

                      Вот он, предатель; его угадал я; он крадется, видишь,

                      Снова туда за оружием; что, государь, повелишь мне

                      Сделать? Убить ли крамольника, если удастся с ним сладить?»

       Эта яркая речь, вложенная в уста Эвмея,  принадлежит Жуковскому, далека от Гомера вследствие политической и эмоциональной тенденции, вследствие добавок Жуковского («на ухо», «предатель», «государь», «крамоль­ника») и замены «богоравный» вместо «светлый»; «прошептал» вместо «сказал»; «угадал» вместо «подозревал»;  «он крадется, видишь» — вместо «он прошел»).

 

[13]         {к  ст. 171  :

                 Вероятно,  столь  возвышенный эпитет для женихов, данный  Одиссеем, носит саркастический оттенок  и намекает  на их скандальную славу  или же  показывает эффект от облачения в медные доспехи  (смотри  стихи 144-146).  Одиссей почувствовал опасность вовремя:  это было вооружение  первых  12-ти из 108  (нет, 107 -  один ушел, смотри 20 песню)  женихов.  

                   Жуковский  :   «… женихов многобуйных »

                   Вересаев   :      «…  женихов благородных»

                   Гомер  :            « … μνηστῆρας ἀγαυοὺς»   -   «женихов  прославленных  (славных, блистательных, благородных (по Лидделл-Скотт, Дворецкий))»

                   Шуйский :       « … женихов блистательных»    }

[14]           к ст. 177  :

              . «В страшных мученьях пускай там висит ни живой он, ни мертвый».

Это — по Жуковскому,   а по Гомеру: «чтобы, долго живым оста­ваясь, муки ужасные он терпел».

 

[15]            к  ст. 206 и др. :

               Этот стих — точное повторение 268-го стиха II-ой песни, как и 229-ый стих — точное повторение 516-го стиха  XI-ой песни {Одиссеи}.

 

[16]           к ст. 269 и сл. :

               «Все повалились они, с скрежетанием стиснувши зубы.

                Прочие, к дальней стене отбежавши толпой и поспешно

                Вырвав из трупов кровавых вонзенные в недра их копья,

                Снова их разом в противников, метко прицелясь, пустили.»

       По Жуковскому выходит, что женихи вырвали копья из трупов других женихов;

у Гоме­ра же сказано, что «они» (начало 271-го стиха), т. е. Одиссей его помощники, устремились вперед и вырвали копья (свои) из трупов (убитых ими женихов).

    Кроме того, «с скрежетанием стиснувши зубы» вместо - «все вместе хватали зу­бами неизмеримую почву».

 

[17]         {    к   ст.  287   :

      Ктесипп (Κτήσιππος -  «Владеющий конями»)  назван здесь  «по отчеству» - «Πολυθερσείδης»,   т.е. «сын Политерса».

    Значима ли для Гомера перекличка  имен :  Терсит из Илиады (II, 212-266):  (греч. «Θερσίτης»  этимологически просто -  «Дерзкий»  (вероятно, от «θαρσέω» – «быть отважным»)) ;   здесь же  -  Ктесипп «Πολυθερσείδης» –  Ктесипп  «сын  Много-дерзкого»  (и, кстати,  «о, злоречивый сын Политерса» - это двойное усиление некоего негатива )?   

    Вообще, сколь случайна значимость имен у Гомера ?   Сколь справедливо распространять эту значимость  на  встречаемые  имена, чтобы ни довести ситуацию до абсурда, когда начинаешь выдумывать смысл там, где его нет? }

 

[18]           к   ст.  291 :

                    «Сын Леокритов младой Эйвенор  был убит Телемахом».

   Жуковский ошибся: Телемах убил Лиокрита, Эвенорова сына.

 

[19]            к   ст.  301 :

        Этот   стих -  полное   повторение   367-го стиха XVIII-ой песни.

 

[20]           к  ст.   308  :

         Этот стих полностью перенесен из Илиады (XXI-20), повторяется в XXIV-ой песне Одиссеи (184).

 

[21]         {  к   ст.   310  и  сл.  :

                   Имя Лиод (Λειώδης) –  не имеет  прозрачной  этимологии. Отметим лишь некоторое фонетическое сходство  с  «λείως» - «медленно, неторопливо».  И тогда наша неуверенная теория  поиска некоторого смысла  в контекстуальном использовании автором  значимых имен получает некоторую подпитку в данном случае, когда некий «Тормоз» просит о помиловании в ввиду каких-то своих анти-заслуг, но не находит … }

 

[22]           к  ст.  312  :

                «Ноги целую твои, Одиссей …»

                        Это Жуковский заставил Лиода целовать ноги Одиссею;  по Гомеру же Лиод на коленях  умолял о пощаде.  То же самое и с Фемием (344).

 

[23]       { к  ст. 320  :

NB! Взгляните на эту фразу! Похоже,  для Одиссея «взгляд исподлобья» - непременное свидетельство последующей  жестокости  или  непримиримого  ответа, а вслед за тем - такого же  действия. }

 

[24]       { к   ст.  330  :

                  Фемий   (Φήμιος) -   как раз это имя с весьма прозрачной этимологией;  очевидно перевести его можно,  как   ‘говорящий, рекущий’ или  нечто подобное, типа ‘’делающий изречения’, но, вероятно, без упора на предсказания’  (кстати, интересная перекличка  с предыдущим ‘предсказателем’). }

    

[25]        { к  ст. 330  :

               «…Терпия сын …»   -   опять-таки  имя не без очевиднейшего смысла   :    «Терпия сын» -  в оригинале «Терпиадэс» -  то есть «Сын наслаждения»   ( от «τέρπω» -  радовать, услаждать).        }

 

[26]          к  ст.  331  :

                Этот стих  -   полное повторение  154-го стиха  I песни.

 

[27]      {  к   ст.  369 и сл.   :

           « …  на женихов, истреблявших имущество в доме

             Вашем;  по глупости даже тебя женихи оскорбляли!»  (Шуйский)

 Неуместное, на наш взгляд  «даже» .

   Жуковский  :    369.  «Злым женихам, столь давно, столь нахально его достоянье

                                        Грабившим здесь и тебя самого оскорбившим безумно".

  Вересаев     :      369.  « … этих мужей женихов, поедавших бесстыдно

                                         В доме добро у него и тебя оскорблявших безумно!»   . }

 

[28]            к   ст.   371  :

           {Жуковский}            «Мрачно взглянув исподлобья …»

{ NB! Жуковский здесь принципиально не точен: смотри наш комментарий чуть выше, к стиху 320}

             Одиссей часто  «мрачно  глядит исподлобья», но не всегда; на Медонта он взглянул  с улыбкой, но Жуковский зачем-то переделал улыбку на мрачный взгляд исподлобья. { На наш взгляд, улыбка здесь -  очевидный показатель «смены флажка» в намерениях Одиссея, что напрочь ускользнуло в переводе Жуковского. Браво и плюс Шуйскому !

          Шуйский   :  « Так Одиссей многомудрый ответил, ему улыбаясь …»

          Вересаев  :     «       Так, улыбнувшись, ответил ему Одиссей многоумный …»

    Следует отметить, что и Вересаев (который переводил  примерно в одно время с
Шуйским, и очевидно, что независимо и не зная о труде своего заочного коллеги) избежал ошибки Жуковского. }

 

[29]           к   ст.  395  и   сл.  :

                          «Добрая няня моя, так давно за рабынями в доме

                       Нашем смотрящая, все сохраняя усердно в порядке».

       Жуковский заменил «престарелую старуху» - «доброй няней моей», прибавив от себя «так давно»;   «поспеши сюда» пропустил  и  добавил  «все сохраняя усердно в порядке».

Таким образом, в этом двустишии  правильным у него остается лишь «в доме нашем за рабынями (женщинами) смотрящая».

 

[30]            к  ст.  398  :

                    « … не мимо ушей Эвриклеи   его пролетело

                       Слово … »

     Этот стих, неправильно переведенный Жуковским, встречался уже три раза:  XVII-57,  XIX-29  и XXI-386.

 

[31]     {  к  ст.  422   : 

 У Шуйского   :   « мы  научили их работать  и разным ремеслам : »  , -  с некоторым перекосом, на наш взгляд,  в ударении  «научили их работать»  гекзаметра . }

 

[32]     { к   ст.  423  :

                Шуйский  « … услуги оказывать в доме … »   Звучит, конечно интригующе :  что за такие  - услуги ? - этого нет в оригинале. 

   У Вересаева – точнее :   «Чешут шерсть и несут вообще свою рабскую долю» .  }

 

[33]            к  ст.  426  :

                  «Сын твой  в хозяйство вступил».

          Так пишет Жуковский    вместо :  «Телемах лишь недавно  стал  подрастать».

 

[34]              к   ст.  444  и  сл.  :

                                    «… пусть осрамивши развратом мой дом,  наказанье

                              Примут они за союз непозволенный свой с женихами».

         Это - далекий от Гомера текст Жуковского.

 

 

[35]            к   ст.  470   :

                           « ... ночлег им становится гробом».

                    «Гробом»  -  чрезвычайно неудачная  добавка Жуковского,  так как гомеровские греки не знали  гробов,  обходились без них  при погребении (сожжении).

 

[36]         к    ст.    475     и   сл.  :

                       «Медью   нещадною   вырвали   ноздри,  обрезали  уши,

                                    Руки  и  ноги  отсекли ему  и потом,  изрубивши

                         В крохи,  его на съедение бросили   жадным собакам». {Жуковский}        
         Вся эта картина дана Жуковским  в явно  оприличенном  виде.  

Первые  два  из этих стихов  по  содержанию  встречались уже  в  ХVIII-ой  песне (86-87).

{       Жуковский   «политкорректен»,  а Шуйский с Вересаевым (причем Вересаев- точнее) – точны !!! 

              Шуйский      :     «Уши  и  нос  отрубили  ему  беспощадною медью,

                                             Вырвали стыдное место   и бросили псам на съеденье,

                                             Руки и ноги ему раздробили, отмщеньем пылая».

                Вересаев :    « Уши и нос отрубили ему беспощадною медью,

                                         Вырвали срам, чтоб сырым его бросить на пищу собакам,

                                         Руки и ноги потом в озлоблении яром отсекли».

                 Гомер   :     «  τοῦ δ᾽ ἀπὸ μὲν ῥῖνάς τε καὶ οὔατα νηλέϊ χαλκῷ
                                                 τάμνον, μήδεά τ᾽ ἐξέρυσαν, κυσὶν ὠμὰ δάσασθαι,
                                                 χεῖράς τ᾽ ἠδὲ πόδας κόπτον κεκοτηότι θυμῷ». 

                     « … μήδεά τ᾽ ἐξέρυσαν, κυσὶν ὠμὰ δάσασθαι … »  -   « … гениталии  (у Гомера стоит форма множественного числа))  вырвали,  собакам сырыми (дав) растерзывать … » }

 

 

[37]             к   ст.   497  :

                 Этот стих полностью перенесен из Илиады {XXIV-647), а также встречался уже два раза в Одиссее — IV-300  и  VII-339.

 

[38]            к   ст.   499  :

                     «Голову,  плечи  и  руки  они  у него  целовали».

        Добавкою   «руки»   Жуковский    осовременил   этот   стих,   придав ему  патриархально-помещичий  оттенок.

      Этот стих -  повторение  35-го стиха  XVII-ой песни  и  224 стиха  XXI-ой  песни.

 

[39]           к   ст.  500  и  сл.  :

                  «Он же  дал волю  слезам;  он рыдал  от веселья  и скорби.

                 Всех  при свидании  милых  домашних  своих  узнавая».

        Здесь у Жуковского  незначительные изменения,  при посредстве которых (вместе с предшествующими  стихами)  ему  удалось   обрисовать  трогательную  картину  в помещичье-крепостном вкусе.