|
…sp; Выручу я лишь тебя, от неволи спасу и избавлю.
Это чудесное зелье возьми, с ним пойди в дом Цирцеи, С ним лишь гибели день от своей головы отвратишь ты. [11] Я расскажу обо всех злоумышленных кознях Цирцеи: 290. Смесь для тебя приготовит и зелье волшебное всыплет. Все же тебя превратить не удастся: чудесное зелье, Данное мною, того не допустит. Скажу по порядку: Только что длинным жезлом на тебя замахнется Цирцея, Тотчас же, вытащив острый свой меч от бедра, ты бросайся 295. С ним на Цирцею, как будто убить им хочешь на месте. Если в испуге тебя пригласит с собою на ложе, Ты и не думай никак отказаться от ложа с богиней, Спутников чтобы спасла и тебя хорошо принимала. Но от нее потребуй великой клятвы блаженных 300. В том, что тебе самому не замыслит бедствия злого, В том, что не сделает слабым тебя без доспехов на ложе." Кончил и корень тотчас поднес мне Аргусоубийца, Вырвав его из земли и свойства его объяснив мне. Корень был черный совсем, а росток - молочного цвета, 305. Моли его называют блаженные боги, но трудно [12] Вырвать его из земли человеку, а боги все могут. После того Гермес на высокий Олимп удалился, Остров лесистый покинув. Пошел я в жилище Цирцеи; Шел я, а сердце в груди у меня волновалося сильно. 310. Встал я в преддверии дома богини пышноволосой. Стоя там, громко крикнул - услышала крик мой богиня, Вышла тотчас она, растворив блестящие двери, В них приглашая войти. Я вошел с опечаленным сердцем. Там посадила на кресло с отделкой серебряной сверху, 315. Лучшей работы, внизу для ног находилась скамейка. В кубке затем золотом приготовила смесь, чтобы выпил, Зелье подсыпала внутрь, коварство в душе замышляя. Выпил ее подношенье. Но зелье осталось безвредным. Палкой ударив меня, обратилась ко мне со словами: 320. „Ну, в хлеву поваляйся теперь с остальными своими!" Кончила. Вытащив меч из ножон заостренный, сейчас же Бросился я на Цирцею, как будто убить вознамерясь. Вскрикнула громко она, подбежав, ухватилась за ноги, С плачем просила меня и крылатое слово сказала: 325. „Кто ты такой и откуда? Родители где проживают? Я в изумлений: зелье хоть выпил, но без последствий! Выдержать зелье такое никто из смертных не может, Если ты выпил {и} зелье ограду зубов проскочило. [13] [Противоядием, видно, каким-то сам ты владеешь]. 330. Ты — Одиссей многохитрый, быть может? О нем жезлоносец Аргоубийца {[14]} мне говорил нередко: на черном Судне приедет он быстром, из Трои домой возвращаясь. Острый поэтому меч свой обратно вложи, и на ложе Оба вместе пойдем немедленно, чтобы смешаться 335. В страсти любовной на нем. Доверимся оба друг другу!" Так убеждала. Но я, возражая на это, сказал ей: „Как ты хочешь, Цирцея, чтоб ласковым был я с тобою,— В свиней сама превратила моих товарищей милых; Здесь меня задержав, замышляя коварство, велишь ты 340. Мне в почивальню идти и на ложе с тобою ложиться, Чтобы, быть может, меня, безоружного, сделать бессильным. Я не желаю с тобою смешаться на ложе любовном, Если ты, богиня, великой клятвы не дашь мне В том, что зла какого совсем не намерена делать." 345. Кончил. Сейчас же она поклялась, как ей приказал я; Лишь когда поклялась, совершила великую клятву, Только тогда я взошел на прекрасное ложе Цирцеи. В доме четыре служанки заботились тою порою, Кои работу в доме Цирцеи всегда выполняли. 350. Те служанки у рощ родились иль источников водных, Рек и священных потоков, которые к морю струятся. [15] Первая снизу на кресла прекрасную ткань расстелила, [16] После того их покрыла коврами пурпурными сверху. Стол серебряный к ним пододвинув, служанка другая (4900) Быстро на стол золотую корзину поставила с пищей. Третья смешала в кратере серебряной крепкий напиток, Сладкий, медовый и кубки наполнила им золотые. Воду четвертая в дом принесла; на треножник высокий Воду поставив, огонь развела, и вода нагревалась. 360. Но лишь вода забурлила в сосуде медном, служанка, В ванну меня посадив, приготовила теплую воду, Стала на голову лить, освежая ее, как и плечи, Чтоб изнуренье, душу снедавшее, выгнать из членов. Но лишь помыла она меня и натерла до блеска 365. Маслом, а сверху покрыла прекрасным плащом и хитоном, После, введя, посадила на кресло с серебряным верхом Лучшей работы, внизу для ног там была и скамейка. [Воду служанка затем в золотом превосходном кувшине, Чтобы руки умыть, над серебряным тазом держала. 370. Гладко обтесанный стол пододвинула после служанка; Хлеб принеся, разложила почтенная ключница, выдав Разных съестных из запасов, охотно прибавленных ею]. Есть пригласила. Душе моей не угодно то было: [17] В думу сидел погруженный, в душе предугадывал злое. 375. Лишь увидала Цирцея тогда, что сидел я и к пище Рук не протягивал, ибо глубокой был скорбью охвачен, Близко ко мне подошла и сказала крылатое слово: "Что ты сидишь, Одиссей, человеку подобно немому, Душу терзаешь свою, питья и воды не касаясь? 380. Или, быть может, боишься другого коварства? Бояться Нечего, ибо тебе поклялась я великою клятвой." Так убеждала. Но я, возражая, на это, ответил: „Кто, богиня Цирцея, какой человек справедливый Мог бы теперь наслаждаться питьем и едою прекрасной? 385. Прежде я должен увидеть своих друзей на свободе. Если меня от души питьем и едой угощаешь, Дай самому мне увидеть свободными спутников милых!" Так я просил, и Цирцея сейчас же из комнаты вышла, Посох имея в руке, растворила в свинушнике двери, 390. Выгнала жирных свиней, девятигодовалых во виду. Встали рядами они. Средь них проходила Цирцея, Зельем намазала их, в отдельности ту и другую. Стала на теле щетина спадать, что у них появилась Раньше от вредного зелья волшебницы сильной Цирцеи. 395. Сделались снова людьми, но красивее стали, чем раньше, Много моложе и лучше и выше казались по росту. Сразу узнали меня, друг за другом к руке прикоснулись, С горечью все застонали, с прискорбием жалостным. Всюду Стон раздавался по дому. Цирцея сама пожалела. 400. Близко богиня богинь подошла и ко мне обратилась: "Зевса питомец, герой Лаэртид, Одиссей многохитрый! К быстрому судну идите теперь и к берегу моря, Прежде всего втащите на сушу немедленно судно, Снасти с имуществом всяким в пещеру затем отнесите, 405. Сами ж назад возвращайтесь, как ты, так и спутники вместе." Так приказала она. Подчинилось отважное сердце: К быстрому судну пошел я поспешно и к берегу моря, Спутников милых нашел на своем корабле быстроходном: 410. Плакали горько они, проливая обильные слезы. Как из загонов телята бегут за коровами в стаде, К стойлам идущими после зеленой травы изобильной, Прыгают вместе, резвятся, своих матерей окружая, Громко мычат им навстречу: загоны уже их не держат, — 415. Слезы из глаз проливая, ко мне устремились навстречу, Радуясь так, словно в город вернулись к себе на Итаку, Где родились и росли, в отчизну, на остров скалистый; Слезно ко мне со словами крылатами так обратились: „Рады мы, Зевса питомец, что к нам, наконец, ты вернулся, 420. Рады, словно, опять на Итаку родную вернулись! Ну, расскажи нам скорей, с остальными что приключилось?" Так обратились ко мне. Им ответил я ласковым словом: „Втащим на сушу скорее свое быстроходное судно, Снасти с имуществом всем корабельным в пещере мы спрячем 425. После этого сами за мною следуйте вместе, Чтобы товарищей видеть в жилище священном Цирцеи, Пьющих вино за столами, обильными всякою пищей." Кончил. Немедленно все моему подчинились приказу. 430. К ним обратившись, такое крылатое слово сказал им: Чтобы затем поневоле вы дом стерегли у Цирцеи. 435. Так поступил и циклоп, у которого спутники наши Были на скотном дворе во главе с Одиссеем отважным: Дерзкая смелость его сгубила товарищей ваших!" Так уговаривал он. Я в мыслях своих колебался, Выташить, может быть, меч у бедра могучего острый, 440. Голову, может, отсечь Эврилоху и бросить на землю, Был он хоть родственник близкий? Но спутники прочие словом; Кротким меня удержали, одни подходя за другими: "Зевса питомец, оставим его; прикажешь, быть может, Возле судна остаться ему, его охранял бы. 445. Нас поведи скорее к священному дому Цирцеи." Это сказав, мы от судна пошли и от берега моря. Но Эврилох не остался у нашего судна кривого, Сзади пошел за нами, моей испугавшись угрозы. Спутников прочих в то время заботливо вымыли дома, 450. Маслом жирным затем их всех натерла Цирцея, В мантии плотные после, в хитоны их нарядила. В доме их всех мы нашли: пировали они, веселились. Те же, увидев друг друга и вспомнив о том, что случилось, Громко заплакали: плач их по дому всему раздавался. (5000) Близко богиня богинь ко мне подошла и сказала: „О Лаэртид, Одиссей многохитрый, Зевса питомец! Незачем больше вам плакать, сама превосходно я знаю, Сколько вы вынесли бедствий, по рыбному плавая морю, Сколько вас погубили на суше враждебные люди! 460. Ну, теперь едой насыщайтесь, вином запивайте, Чтобы у вас в груди укрепились прежние силы, Кои раньше имели, впервые покинув отчизну, Скалы Итаки. Теперь малодушными, слабыми стали, Вечно о трудных скитаньях своих вспоминая, ни разу 465. Сердцем не веселились со времени горьких страданий." Так убеждала, и мы подчинились душою отважной. Целый год постоянно сидели мы там за пирами, [18] Досыта ели мы мясо и сладкие пили напитки. Но лишь окончился год, до конца совершилися сроки, 470. Месяцы, многие дни круговратного года минули, Спутники верные стали ко мне обращаться с призывом: «Вспомни, безумец, теперь хоть о нашей любимой отчизне, Если нам суждено спастись и с тобою достигнуть Весь просидели мы день до заката блестящего солнца, Досыта ели мы мясо и сладкие пили напитки. Солнце когда закатилось и тьма наступила на землю, Спутники в доме, уже потемневшем, легли и заснули. 480. Я же к Цирцее пришел и, взойдя на прекрасное ложе, Стал умолять на коленях. Богиня услышала голос. С просьбою к ней обратившись, крылатое слово сказал я: „Данное мне обещанье, Цирцея, молю я исполнить, В отчую землю отправить: туда всем сердцем стремлюсь я, 485. Жаждут и все другие, терзают мне милую душу, С плачем все умоляют, едва отойдешь ты подальше." Так умолял я. Богиня богинь мне ответила тотчас: „Зевса питомец, герой Лаэртид, Одиссей хитроумный! Незачем больше уже у меня проживать против воли. 490. Вам в другую дорогу отправиться следует раньше: В область Аида проникнуть и в дом Персефоны ужасной. Там ты душу слепого фиванца Тиресия спросишь: [19] Лишь ему одному Персефона оставила разум Прежний таким же, как был у живого, совсем неизменным; 495. Души всех других как тени лишь носятся, реют." Так рассказала она. У меня сокрушилося сердце: Сидя на ложе, я плакал, душа у меня не хотела Больше жить на земле, ни глядеть на сияние солнца. Но лишь, катаясь на ложе, вполне я насытился плачем, 500. Только тогда я ответил словами богине Цирцее: "Кто, Цирцея, в дороге такой вожатым нам будет, Ибо на черном судне в Аид никто не добрался!" Кончил. Богиня богинь сейчас же сказала на это: "Зевса питомец, герой Лаэртид, Одиссей многохитрый! 505. Вовсе и думать не нужно тебе о вожатом на судне: Мачту поставь на нем, распусти паруса и спокойно, Сядь у руля, и оно понесется дыханьем Борея. Но лишь на парусном судне своем Океан переедешь, Низменный берег увидишь и рощу затем Персефоны, 510. Черные тополи ввысь, а также бесплодные ивы. К берегу судно причаль у бурлящей воды Океана; В темную область Аида иди после этого тотчас. Реки увидишь в Аиде Пирифлегетон с Ахеронтом, Там и Коцит протекает, рукав подземного Стикса; 515. Там и скала, где с шумом сливаются оба потока. Ближе, герой, подойди, соверши, как тебе говорю я: Выкопай яму в локоть один шириной и длиною, Возле ямы бесплотным теням соверши возлиянье Первое — налитым в мед молоком, второе — напитком 520. Крепким, а третье — водою с мукою ячменною белой. Жертву свершив, обещай головам бестелесным умерших, Лишь Итаки достигнешь, зарезать бесплодную телку Лучшую, сжечь на костре с прибавкой богатых подарков; В жертву отдельную старцу Тиресию должен зарезать 525. Черную цветом овцу, изо всех наилучшую в стаде. Жертвой когда насладятся умерших славные души, Там барана еще заколи с темно-рунной овцою, Их посвяти Эребу, а сам отойди от той ямы [20] Вдоль по теченью потока, - увидишь там ты: другие 530. Многие души сойдутся умерших разных. Тогда-то Спутников прочих своих подними и овец прикажи им Тех, что лежат, заколоть беспощадною острою медью, После шкуру содрать с них и сжечь; и богам обещанье Дать, Персефоне страшной и грозному богу Аиду. 535. Сам затем, обнажив от бедра медно-острый, громадный Меч свой, сиди, никому не давай из голов бестелесных Крови напиться, пока не расспросишь Тиресия старца. Там, предводитель племен, не замедлит придти предсказатель, Скажет он тебе про дорогу, размеры дороги, 540. Как возвращаться и как по рыбному морю проехать." Кончила так, и тогда злато-тронная Эос явилась. В плащ и хитон меня затем нарядила Цирцея, В светлое длинное платье сама она нарядилась, Тонко-прелестное платье, на чресла набросила пояс 545. Свой золотой, прекрасный, платок накинула сверху. Дом весь я обошел и спутников ласковым словом, К каждому близко вставая, будил, поднимая с постели: „Ну, от сладкого сна пробудитесь, идите скорее, В путь отправить Цирцея почтенная мне обещала." 550. Так поднимал их. Они подчинились отважной душою. Но невредимыми всех увезти не пришлось мне отсюда: Младшим из спутников всех Эльпенор был, не очень отважный; Воин во время войны и по разуму не был далеким; Крепко упился вином он в жилище священном Цирцеи, (5100) Лег отдыхать на прохладе отдельно от спутников прочих; Стук услышав и шум неожиданный в путь заспешивших, С места он сразу вскочил и пошел, позабыв совершенно То, что ему осторожно по лестнице нужно спускаться; С кровли поэтому прямо шагнул и упал: позвоночник 560. Весь сокрушился до шеи, душа же в Аид отлетела. Спутники лишь подошли остальные, им слово сказал я : „Все вы собрались домой в дорогую отцовскую землю Плыть. Но путь иной назначила раньше Цирцея: В область Аида проникнуть и в край Персифоны ужасной, 565. Чтобы там расспросить фиванца Тиресия душу." Так сказал, и у них сокрушилося милое сердце: Плакали, сидя на месте, и длинные волосы рвали. Пользы, однако, от слез никакой никому не бывало. К быстрому судну когда подошли мы и к берегу моря, 570. Скорбью охвачены были и лили обильные слезы. Тою порою Цирцея пришла к чернобокому судну. Там привязала барана она с темно-рунной овцою, Нас обогнав незаметно: никто увидеть не может (5119) Бога идущего, если сам бог того не захочет.
[1] к ст. 1 Эол { греч. Αἴολος }, сын Гиппота ( {т.е.} Гиппотад), повелитель (бог) ветров, жил на острове Эолия, одном из группы Липарских островов, к северо-востоку от Сицилии. Женитьба его шести сыновей на собственных родных сестрах, несомненно, показывает на более древнюю форму брака, чем обычно доминирующая у Гомера. Эол ни разу не называется у Гомера басилеем или другими близкими к нему наименованиями. Это не помешало Жуковскому называть его "царем" (стих 36 - "царем благородным Эолом"; ст.60 - "к дому Эола царя"), а его жену и детей - "царевой семьей" (стих 63).
[2] к ст. 80 и сл. Высокий (крутой, утесистый) город Лама ( Посейдонова сына) Телепил ; последнее - или название города, или эпитет - широковоротный, точнее - с воротами, далеко отстоящими одни от других (во французском издании Дидо - с маленькой буквы, т.е. - эпитет; в немецком издании под руководством Хентце - с большой, как и в словарях.) Есть предположение, что это {описываемое место} на Крымском побережье Черного моря - Балаклавская бухта. Возможно, это самое северное место пребывание Одиссея. { Существуют различные гипотезы на сей счет. Некоторые исследователи локализуют город лестригонов (др-греч. Λαιστρυγόνες ) на атлантической стороне северной Европы и даже на Скандинавии, что оправдано, если подумать о ‘белых ночах’} « Когда мы тогда шесть дней и ночей проплыли по волнам, причалили мы к тверди (‘твердыне’ - ‘Feste’ ) лестригонов, к Ламову городу Телепилу. Здесь сменяются пастухи с пастухами: который выгоняет, слышит (призыв) того, который пригоняет, и человек без сна пользовался бы (радовался бы) двойной платой: одной, как коровий пастух, другой, как овечий пастух; ибо недалеко суть выгоны (‘пастбища’ – ‘Trifter’ ) ». Так переводит это место известный переводчик конца XVIII в. Фосс. «Пути дня и ночи близки один к другому» { - так в оригинале : X,86 ’εγγύς-близко γάρ-ибо νυκτός-ночи τε-да καί-и ’ήματος-дня εισι-суть κέλευθοι-пути. }, т.е. сравнительно короткие ночи на севере (по отношению к другим, более южным местам, где жил и был Одиссей). (Сравни жалобы Овидия на суровые зимы в Томи, на берегу Черного моря). У Жуковского эти строки: « Денно и нощно шесть суток носясь но водам, на седьмые Прибыли мы к многовратному граду в стране лестригонов Ламосу. Там, возвращаяся с поля пастух вызывает На поле выйти другого; легко б несонливый работник Плату двойную там мог получать, выгоняя пастися Днем белорунных баранов, а ночью быков кривоногих: Ибо там паства дневная с ночною сближается паствой. » Следует признать, что Жуковский при наличии некоторых вольностей и распространений, обычных для него, при наличии неправильных цезур ( 81, 82, 86), хорошо перевел этот отрывок. Стих 86-ой подлинника допускает различное понимание. Буквально : « близко ведь суть пути и ночи и дня ». Фосс переводит ‘пути-дороги’ - ‘Trifter’, т. е. надо понимать, что пастбища коровьи дневные и пастбища овечьи ночные отстоят одни от других близко. Это же понимание выражено и в переводе Жуковского. Греко-немецкий словарь Бензелера (Лейпциг, 1886 г. изд. Тейбнepa) указывает, что этот стих «пути ночи и дня близки одни от другого» означает, что там (у лестригонов), едва наступит темнота, как снова светло, что поэтому здесь можно усмотреть неясные сведения древних греков о северных коротких (белых) ночах.
[3] к стиху 110. Здесь у Гомера Антифат назван басилеем; но на этот раз Жуковский отказался перевести это слово, как царь. « Дева, кто властвует здешним народом и здешней страною?» ( вместо - « Кто у них басилей ими повелевает?» ) Однако, в 114-м стихе Жуковский не обошелся без "царя Антифата", хотя у Гомера здесь сказано « славного Антифата ».
[4] к стиху 135. Волшебница Цирцея (Кирка). Она стала матерью Телегона (от Одиссея), который, разыскивая отца, прибыл на о.Итаку, где вступил в битву с Одиссеем, не зная, что это отец его, и убил его. Когда он узнал, кого убил, он увез с собою к матери Пенелопу и Телемаха { сравни имена детей Одиссея : Телемах (греч. ‘Τηλέ μᾰχος’- «далеко&nbs… Продолжение » |